На днях я сделал интервью с бывшим главредом "Взгляда" Александром Шмелевым для Радио Свобода. О том, как Шмелев стал работать на систему и о том, как он на нее работать прекратил и сделался противником режима. Прочесть это интервью можно здесь.
Ниже - бонус, вопросы и ответы, которые не попали на сайт "Свободы", потому что интервью оказалось слишком длинным и что-то нужно было сократить. После них - одно моё небольшое соображение.
- У вас была партия Новые правые, которую вам не дали зарегистрировать. После чего вы в 2005 году баллотировались в Мосгордуму по спискам партии Александра Рявкина Свободная Россия. Эта партия с самого начала была спойлером, они увели имя у Хакамады. В избирательной кампании они в основном сосредоточились не на том, чтобы продвигать свою программу, а на том, чтобы дискредитировать «Яблоко». Вас это не смущало тогда?
Смущало очень сильно. Там какая была ситуация: московской политикой мы стали заниматься с 1999 года, с кампании Кириенко. Тогда мы участвовали в этой кампании, у нас был небольшой сектор, называлось Молодежная программа в рамках кампании Неофициальная Москва. Мы были все достаточно молоды, и очень нас зацепила борьба с Лужковым. В итоге кампания закончилась, а мы продолжили всем этим заниматься. В 2002 году, если мне память не изменяет, выиграли в Верховном суде дело против Лужкова о введении в Москве местного самоуправления, Верховный суд обязал Лужкова местное самоуправление в Москве ввести. В результате тогда произошло деление органов власти на управы и муниципалитеты. Он должен был ввести муниципалитеты, но при этом все равно оставил управы, в которых осталась реальная власть и так далее. Было такое достижение. Мой брат баллотировался в Мосгордуму в 2001 году по одномандатному округу, мы все вели его кампанию, без денег, без всего, набрали процента четыре, если я не путаю. Мы очень не хотели пролетать мимо выборов в Мосгордуму. Партию, соответственно, нам зарегистрировать не дали, баллотироваться мы там не могли. Тоже через разных знакомых мы выясняли, к кому можно вписаться в список, в результате нам было предложено встретиться с Рявкиным. Я сам с ним встречался. Рявкин — это такой бизнесмен от политики, человек без каких-либо взглядов и убеждений, на мой взгляд, но готовый воспринимать политическую деятельность как трамплин для своей карьеры. Мы сразу понимали, что эта партия работает с Администрацией президента. Основная цель кампании — это противодействие конкуренции со списком объединенных демократов, который тогда шел на базе «Яблока». Тогда это нас не очень смущало, потому что у нас были свои сильные претензии к «Яблоку» и СПС, особенно к СПС, с которым мы в какой-то момент сотрудничали, потом это сотрудничество прекратилось. Как нам, по крайней мере, рассказывали, партию Новые правые не зарегистрировали в первую очередь потому, что именно от СПС звонили в Министерство юстиции, настаивали на том, что этого делать не надо. Короче, у нас были некоторые свои обиды, тогда это нас не очень смущало. Хотя то, как велась кампания... Мы все время хватались за голову, у нас были свои представления о том, как ее вести, но никаких доступов к реальным рычагам в этой кампании не было.
- То есть с вашей стороны воспринималась как некоторая месть СПС?
Нет, не как месть. Месть — это неправильно, слишком эмоционально. Скорее мы просто не испытывали слишком сильных угрызений совести по поводу того, что нанесем им какой-то ущерб. Основная идея была в том, что мы хотели участвовать в кампании, хотели донести как-то свои мысли.
- До того, как вас пригласили во «Взгляд» главным редактором, ваша общественно-политическая карьера была не очень успешной: не получилось зарегистрировать партию, не получилось на выборах пройти по спискам Свободной России. И тут вам предлагают место главреда газеты, которая планируется как конкурент «Ведомостей» и «Коммерсанта», то есть, очевидно, очень большой, с большими влияниями финансовыми. Вероятно, хорошую зарплату, хороший статус — это повлияло на ваше решение?
Нет, могу смело сказать, что нет. Вы говорите про конкурента «Ведомостей» и «Коммерсанта», на самом деле это был один из моих вбросов. Конечно, никакой конкуренции «Ведомостям» и «Коммерсанту» газета не могла составить. Была задача привлечь внимание, и я заявил себя конкурентным. Я работал в пиаре в основном до этого, более того, непосредственно перед тем, как пойти во «Взгляд», у меня был достаточно интересный проект, связанный с неким человеком из Сибири, который лишился своего завода в результате рейдерского захвата и хотел вернуть его назад. Надо было устраивать большую шумную кампанию в регионе о том, что срывается программа «Доступное жилье» из-за того, что этот завод работает не так, как он мог бы работать при предыдущем хозяине. Так что в плане денег это было...
- Даже не столько в плане денег, а в плане статуса, заметности.
В плане публичного статуса и амбиций, наверное, это играло какую-то роль. Конечно, хотелось посветиться, не спорю.
- Еще до того, как открыто заявить о своих антипутинских взглядах, вы писали об очень грязных выборах в Москве, где вы были наблюдателем. Лужкова ведь сняли вскоре после этих выборов?
По-моему, в 2009 году были выборы, а осенью 2010 его сняли.
- То есть вы это восприняли это как то, что система в принципе работает?
Ну да, что наказали. Я тогда был лоялист. Я помню, что я писал по поводу Лужкова, я был шокирован, но в первую очередь, по-моему, писал в форуме типа обращения к Медведеву, что: Медведев, обрати внимание, Кремль, нельзя так, Лужков вас дискредитирует, уберите его. Лужков был давним моим врагом. Это было для меня еще одним аргументом, что не спеши, что все не так плохо, вот зачем нужно было отменять выборы губернаторов, чтобы была возможность убрать таких, как Лужков. Вот еще один аргумент. Но он сразу был перевешан другими аргументами.
- После того, как вы осознали свою вину в построении этой системы, у вас была идея, что надо её как-то компенсировать?
И да, и нет. Тут два момента. С одной стороны у меня составной частью этой вины стало желание не говорить, как надо. Если я ошибся один раз, оцениваю ситуацию, то я не имею права сейчас говорить о том, куда всем идти и что делать. Я стараюсь воздерживаться от такой риторики, просто говорю безоценочно, не пытаюсь никого ни к чему не призывать, потому что уже призывал не в ту сторону. С другой стороны, понимаю, что надо как-то исправлять. Воспринимаю свою миссию, в частности, в том, что пишу без полутонов, не буду выбирать выражений, буду называть вещи своими именами, пытаться переубеждать разных людей. Пытаюсь даже с этими ботами разговаривать. Редко это приводит к каким-то результатам, но тем не менее. Буду пытаться переубеждать, что-то такое делать.
- Где, по-вашему, была та развилка, с которой вы точно пошли по неправильному пути? Где надо было остановиться и пойти в другую сторону?
Я думаю, что эта реакция на нерегистрацию партии Новые правые. В первую очередь реальной развилкой был 2005 год, выборы в составе Свободной России, надо было отказываться, не надо было соглашаться на какое-то сотрудничество, на участие в подставных проектах. Не зарегистрировали и не зарегистрировали, надо было продолжать просто собираться, как круг единомышленников, что-то писать, говорить. Тогда, думаю, мы бы избежали соблазна служения злу.
* * *
То, что рассказывает Шмелев напомнило мне роман "Благоволительницы" Джонатана Литтела. Герой романа тоже начинает идти на компромиссы с совестью ради высшей цели и заходит на этом пути очень далеко.
Лучше всего вообще не становиться на путь компромисса с совестью. Но это мало кому удается, тем более, что первые такие компромиссы и не всегда-то заметны. Второй способ - тот, о котором говорит Шмелев в основной части интервью. Провести красную черту, за которой в любом случае нужно остановиться. Черта, которую провел он сам, явно не является наилучшей: если бы, например, Путин восстановил ГУЛАГ и устроил массовые казни, красная черта в виде "Третьего срока" смотрелась бы, очень мягко говоря, глупо. Тем не менее, у неё есть одно преимущество: её пересечение достаточно легко зафиксировать, в отличие, скажем, от момента начала массовых репрессий. Поэтому всем, кто идет на небольшие, как ему в данный момент кажется, моральные компромиссы во имя высшего блага, я бы советовал провести такую четко различимую красную черту, за которой точно нужно остановиться.
Но лучше постараться совсем не начинать на этот путь.
